(Окончание)

    Мужчины и женщины так созданы Господом, что они друг другу нужны. Мужскому сердцу необходимы женская любовь, женская ласка, женская мягкость, понимание. Именно женское. Никто не может так разделить скорби, трудности, как любящая женщина. Поэтому и существует брак. Точно так же и женщине нужна опора в мужчине. Нужны мужские свойства души – мужество, твердость, крепость, сила, мощь, независимость, бесстрашие. И поэтому закономерно, что мужчина всегда ищет спутницу жизни, а женщина ищет себе спутника. Это так устроено Богом. Но жизнь такова, что мужчине найти себе спутницу легче, чем женщине спутника. И многие из них не вышли замуж и не имеют настоящей семейной жизни, а если даже и вышли замуж, в семейной жизни получают одни только беды, страдания, обиды, и еще больше нуждаются в мужской поддержке, потому что муж стал мучителем, а не любящим помощником, не стал более сильной половиной, а стал тираном. Такие женщины очень часто приходят в церковь и в священнике ищут опору, компенсацию мужского начала. Это вполне законно, естественно, в этом нет ничего неправильного, плохого.

    Священник может и должен дать женщине эту опору и может около себя приютить таких людей, помочь им жить, устроить их церковную жизнь. Но здесь возможна неправильность. Священник не может быть мужем ни для кого, кроме своей матушки. И не только в смысле плотском, но и в смысле душевном. Он может быть отцом, и это очень много. Часто женщины в отце получают опору мужского сердца. А в духовном отце еще гораздо больше, чем в отце по крови. Но непременно должно быть такое отношение, как у дочери к отцу. Это необходимо. Только такое отношение может быть законным.

    Но женщины очень часто этого не улавливают или, не имея духовной осторожности, правильного понимания, движимые естеством, стремятся получить нечто большее, то, чего им не хватает в жизни. Они хотят, чтобы священник для них был не просто отцом, не просто духовником, а чем-то другим. Чтобы он восполнил в их жизни то, чего им не хватает. Здесь не имеется в виду тот крайний патологический случай, когда женщины просто влюбляются в священника. Такое тоже, к сожалению, бывает нередко. Но это случай совершенно патологический, который не хочется даже рассматривать. Он требует самого резкого отпора со стороны священника. Это просто тяжкий грех. Это принесение в церковь прелюбодейных, даже страшнее, чем прелюбодейных страстей. Когда женщина влюбляется в чужого мужа, это плохо. Но если она влюбляется в священника или в монаха, т.е. в того, кто обещал себя Богу, это гораздо хуже. В таких тяжелых случаях священнику нужно просто гнать от себя таких женщин. Но иногда можно объяснить, вразумить, поставить на место и помочь справиться с этим, так как это часто случается, не осознанно, не вполне серьезно.

    Но я не об этом хочу сказать, а о том, что не доходя до таких крайностей, женщины очень часто стремятся устроить со священником такие душевные отношения, которые будут имитировать некую общую жизнь. Это не обязательно влюбленность, но это некоторый душевный комфорт. Они начинают требовать, чтобы священник обязательно уделял им внимание, чтобы с ними разговаривал, общался:

    – А почему вы не спросили меня о чем-то, а почему вы мимо меня прошли, почему вы вот с той говорите долго, а со мной коротко? А почему вы так со мной суровы, я вам безразлична?..

    Подобного рода переживания и чувства всегда означают, что у женщины к священнику отношения душевные, а не духовные. Она ищет в нем не духовника, а компенсацию своей неустроенной душевной жизни. Тут еще может не быть влюбленности, но всегда есть какая-то пристрастность.

    Привязанность, вообще говоря, – это неплохо, вполне естественно любить своего духовного отца, это нормально. Это даже должно быть, и такая любовь может быть очень сильной, даже самой сильной в жизни человека – любовь к духовному отцу. Но важен характер этой любви. Нужно, чтобы это была любовь дочери к отцу. Нужно, чтобы это была любовь духовная, ради Христа. Любовь, которая видит в священнике посланного Богом учителя духовной жизни. Когда хочется смиряться, учиться, слушаться, когда есть готовность потерпеть даже суровое научение, строгий выговор, когда есть вера в то, что духовник тебя любит, о тебе молится, думает, и совершенно при этом не обязан тебе ничем, не обязан вести с тобой "приятные" беседы или что-то еще в этом роде. Такая любовь будет и хорошей, и плодотворной. А душевные отношения, особенно там, где начинаются обиды на священника духовно бесплодны и вредны, они означают прелесть.

    Прелесть – это славянское слово, "лесть" переводится на русский язык словом "ложь". Прелесть означает самообман. Человек думает, что он идет по правильному пути, а на самом деле идет по ложному. Если его оставить на этом ложном пути, он может уйти и заблудится обязательно, погибнет.

    Священнику здесь бывает очень трудно. Потому что долг подсказывает, что он должен одернуть человека, должен сказать:

    – Нет, это совсем не то, что нужно. Ты должна совершенно иначе жить. И отношения должны быть совершенно другими.

    Он говорит, а она обижается:

    – Ну да, вот ей вы этого не говорите. Ее вы любите, а меня нет.

    Она не требует, чтобы была влюбленность, но ей просто нужна душевная ласка, душевная любовь. Само по себе душевное – это не есть какая-то проказа, это не есть что-то такое скверное, обязательно плохое, вовсе нет. Человек имеет душу и тело. И эта душа может потом соединиться с духом Божиим, может начаться духовная жизнь в этой душе. Духовное очень часто начинается с душевного. Но начинается это именно в душе, в душевной жизни. Так что, как говорят духовники, душевное должно сочетаться с духовным, должно происходить преображение душевного в духовное. А священник должен суметь перевести человека на правильные рельсы. Приходит человек и плачет, ему просто нужно душевное тепло. Ему нужно сказать:

    – Ну, что ты так огорчаешься, приходи, я тебе помогу, скажу тебе что-нибудь...

    И одно такое душевное слово человека преображает, меняет его жизнь, привлекает его. Оно нужно человеку, это законная потребность человека. Поэтому не надо думать, что плохо, если священник с таким душевным теплом обратился к кому-то. И если священник суровый и холодный, который только "духовно" любит и никогда до душевного не опускается, то это некий манекен, в жизни этого не бывает. И преподобный Серафим, и преподобный Сергий, и старец Амвросий, – они всегда умели это душевное тепло показать, сказать: "радость моя" и могли дать конфетку или там еще что-нибудь, ласково посмотреть на человека. Но это должно быть только началом. А дальше от душевной жизни, от душевных отношений, от душевной любви должен быть обязательно переход к жизни духовной. Когда пришел человек, движимый душевным чувством или душевной потребностью, то очень скоро нужно ему сказать:

    – Ну, а теперь ты смиряйся, вот теперь ты увидела, нашла Церковь, нашла церковную жизнь, новый путь. Теперь давай смиряться, трудиться, жить подвигом. Теперь я буду тебя не по головке гладить, а требовать, чтобы ты исправлялась.

    И вот тут-то бывает, что человек доходит до какого-то рубикона и дальше идти не хочет. Особенно женщины часто дальше не хотят идти. Им нужна душевность и больше ничего, и они начинают коснеть в этом. Священника это начинает тревожить, он начинает требовать, объяснять:

    – Так бессмысленно, бесполезно, это бесплодный путь.

    А в ответ – одни обиды. В ответ – слезы, истерики, упреки, скандалы, иногда неприличные.

    Есть много случаев, когда духовник не умеет выйти из этого положения, даже опытный, хороший.

    Если духовные силы безграничны, потому что они даются Богом, питаются благодатью Святого Духа, и чем больше потребность, тем больше дается от Бога этих сил по принципу "рука дающего не оскудеет", то душевные силы священника ограничены. Он начинает изнемогать, не может больше так, наконец, сорвется и скажет:

    – Убирайся вон. Больше не могу и не хочу, сколько это может продолжаться!

    Требуется много мудрости, терпения, любви, подвига, чтобы не оказаться в плену душевных отношений, чтобы никого не прельстить, не обмануть, не потакать обману, но и не оттолкнуть человека так, что он уйдет в отчаянии и в церковь больше не придет.

 

* * *

    Закончить эту тему, наверное, нужно разговором о том, что сейчас в жизни очень много душевнобольных людей. Во всем мире их много, у нас, в особенности. И, в особенности их много в Церкви. Куда идти душевнобольному человеку, если не в Церковь? Это его последнее прибежище, где он может рассчитывать найти милосердное к себе отношение. Это то место, где у него тоже может быть свое место. Во всех других местах ему отказывают, он там не нужен. А здесь он надеется, что Богу все нужны, и он тоже Богу нужен. Приходит и здесь ищет этого милосердия, ждет его. Эти люди могут в церкви найти себе какое-то применение, и трудиться с большой пользой. Но они при этом создают очень тяжелый балласт и болезненную атмосферу, которая ложится на плечи священника. Своими больными чувствами, больными душами они нагружают священника уже не как духовника, священнику в наше время нужно быть и психиатром тоже.

    Очень многие психиатры теперь приходят в церковь и просят, чтобы священники им помогали. Они говорят:

    – Мы можем дать лекарство, вывести человека из острого состояния. А потом мы же не можем вечно держать его в больнице. Куда его девать дальше? Пусть он идет в церковь. А вы должны в церкви его удержать.

    И действительно, оказывается, что в церкви такие люди реабилитируются, находят способ жизни. Но они требуют очень большого внимания к себе, такта, больших сил со стороны священника.

    Однако, среди них есть люди, которые больными себя признать не хотят. Будучи больными, они хотят чувствовать себя здоровыми, и не осознают свою болезнь. Это наиболее трудные случаи. Священник должен объяснить человеку, что болезнь душевная – это не позор. Это вовсе не какое-то вычеркнутое из жизни состояние. Это крест. Скажем, хромой приходит в церковь, никто же не делает вид, что он здоровый и ему никто не говорит: "Беги и прыгай, как здоровые люди". Все чувствуют его хромоту и не дадут ему послушания, которое он не может делать. Также и душевные заболевания, психические заболевания – это крест. Такой человек чего-то не может делать так, как делают здоровые люди. Но он может смиряться, и должен смиряться. Он многого не понимает, но должен слушаться. И если удастся такому больному объяснить, что он должен смиряться, тогда все в порядке. Он обязательно реабилитируется и сможет жить в церкви благополучно. Для него не закрыто ни Царство Божие, ни жизнь благодатная. Если же такой человек смиряться не хочет, будет в своих психических срывах навязывать священнику психически нездоровую атмосферу, то тогда беда. Таких людей обязательно надо лечить. Они очень часто говорят:

    – А почему вы благословляете пить "таблетки". Разве от душевного заболевания можно лечить таблетками? Я вот пришла в церковь, прошу благодати Божией, хочу, чтобы Бог исцелил мою больную душу. А почему вы посылаете к врачам? Что, благодать Божия не действует?

    Благодать Божия действует, и любого, самого больного человека, Бог может в одно мгновение исцелить от любой болезни. Хромого может сделать целым, слепого может сделать зрячим, а психически больного может сделать здоровым, это безусловно. Но почему же Господь не хочет? Вот ты хромой и хромай всю жизнь. Почему? А потому, что Господь тебя смиряет таким образом, потому, что на тебя положен такой крест Богом. А может быть ты сам себе этот крест выбрал когда-то. Такое тоже может быть.

    Надо смиряться. Вот тебе не дано видеть двумя глазами, а только одним. А ты будешь глухой... И все мы такие глухие, косые, слепые и больные, и каждый из нас должен нести свой крест. Точно так же и психически больной человек тоже должен нести свой крест. У меня гипертония, я должен пить таблетки. Господь может меня исцелить, так чтобы у меня было нормальное давление. Но Господь предпочитает, чтобы я пил таблетки, а не получил такое чудесное исцеление. Я не достоин этого чуда, нужно, чтоб я смирялся и сознавал каждый день свою немощь и свое бессилие, тянул свою лямку и страдал своей болезнью.

    Точно также с любой другой болезнью, и с психической тоже. Господь может тебя исцелить. Но сегодня, или, может быть, всю жизнь, Господь хочет, чтобы ты пил таблетки. Это вовсе не значит, что тебе не надо причащаться, и что это тебе вместо причастия. Так вот и я причащаюсь, живу благодатью Божией, но это не значит, что мне таблетки от гипертонии пить не надо. Все равно надо. Господь может меня исцелить, но не исцеляет.

    Нужно уметь объяснить человеку, что он должен слушаться, смиряться, должен признать себя больным, и согласиться на свою больную участь. Духовная жизнь только тогда возможна, когда человек согласится признать истинное положение вещей и смирится, согласится жить с тем крестом, который Господь дал ему. Это и есть вера. Если человек не хочет жить так, как Бог ему велит, не принимает креста и не следует за Христом, не признает спасительность пути, на который Господь его поставил, то, значит, он неверующий. Если он неверующий, то чем ему поможешь? Опять приходится священнику терпеть, смиряться, мучиться, страдать. Он думает: "Если Господь меня нагружает этим, буду терпеть, может когда-то Господь что-то сделает Сам".

    Во всяком случае, священник должен обязательно увидеть правду, не дать себя обмануть никакими душевными подделками. И должен эту правду сказать пасомому. Если он правды слышать не хочет, говорить эту правду все равно нужно. Свидетельствовать о ней – это долг священника. А дальше – что Бог даст.

    Я обещал поговорить о пастырской деятельности, которая не замыкается в рамках общины и относится не обязательно к духовным детям. Священника очень часто приглашают к больным, умирающим, часто священнику приходится бывать в критических ситуациях. Бывает, приходят молодые, мужчина или женщина и говорят, что у них в семье ужас, что грозит развод, или что безнадежно заболел ребенок, или приходит мать и говорит, что сын или дочь сбились с пути, в плохую компанию попали, или в тюрьму даже, или что умерла жена, или умер муж. Одним словом, масса трагических, драматических ситуаций всегда сопутствует жизни священника.

    Священник, которого мы до сих пор рассматривали как главу общины, человека, призванного руководить сложившейся духовной семьей, одновременно должен являться и скорой помощью. Эта функция с него никогда не снимается. Он должен быть готов в любое время дня и ночи отправиться к умирающему, чтобы его поисповедовать и причастить, как говорят, напутствовать перед смертью.

    Надо сказать, что сами каноны предусматривают особенное отношение священника к таким проблемам. Если пришли священника позвать напутствовать умирающего, то священник должен оставить службу и идти к больному, потому что милосердие и забота о спасении души человеческой превыше всего. Даже литургию в этом случае тоже положено оставить, если она еще не дошла до Херувимской песни. Если уже поют Херувимскую песнь, то священник не имеет права оставить литургию, он должен ее дослужить до конца и вручить судьбу умирающего Богу.

    Теперь так практически не бывает. Раньше, когда писались эти каноны, то имелось в виду, что в каждом селе, в каждом небольшом городке есть храм, и прихожане живут вокруг этого храма. И можно пойти пешком по деревне, причастить и вернуться обратно. Сейчас у нас таких приходов часто нет, их лучше назвать "приезды", то есть наши прихожане в основном теперь приезжают в храм, часто издалека, часто не по территориальному, не по географическому принципу, приезжают именно к священнику, как бы далеко он ни служил. Теперь почти невозможно исповедать умирающего. К тому же стали приглашать к умирающему довольно редко. Обычно причащают больных, но не умирающих.

    Тем не менее ходить к больным и тяжелобольным священнику приходится довольно регулярно. Бывает, что умирающий ненадолго, на остаток своих дней, становится духовным чадом священника. И он его на последнем отрезке жизненного пути приводит к Богу. Если умирающий еще в сознании, то здесь особенно благоприятная ситуация для деятельности священника. Умирающий человек бывает уже отрешен от всего земного, от земных забот, от страстей, пристрастий, он действительно думает о вечности, его надежда уже только на Бога. С ним священник обычно быстро находит глубокий контакт. Умирающему просто и легко объяснить самое главное. Нужно его побудить исповедаться, и он обычно старается изо всех сил вспомнить свои самые тяжкие грехи и обязательно очистить свою совесть. Ложный стыд и все подобное отступают.

    Для молодого священника такие случаи бывают очень полезны, они многому научают его. От священника здесь требуется любовь, и только любовь. Тут меньше требуется опыт духовнический, потому что задача проще. Нельзя такого умирающего человека с холодностью или со строгостью осуждать, укорять, воспитывать. Тут нужна просто милость.

    В наше время очень много людей умирает от рака. В древние времена, когда составлялся чин причащения умирающих, не было такого количества смертей от этого заболевания. У раковых больных часто бывает непроходимость, они не могут глотать. Мы сконструировали завинчивающуюся Чашу, куда можно взять Святую Кровь от литургии и причастить маленьким количеством Святой Крови умирающих, не давая Частицу Тела Христова, которую они не могут проглотить. Именно так причащали отца Иоанна Кронштадтского перед смертью. Он причащался каждый день, но он умирал от рака и не мог глотать перед смертью.

    Такие умирающие больные представляют для священника трудность. Бывает, такого больного непрерывно рвет, тогда его причащать нельзя или только на чудо надеяться. Бывает, что больной заразный, умирает от туберкулеза или от чахотки, есть реальная опасность заразиться. Бывает так, что больной вызывает очень сильное чувство брезгливости, оттого, что уже происходит процесс распада, тяжело общаться. Бывает, человек очень изуродован болезнью. Все это священник должен преодолеть своей любовью. И в каждом таком человеке увидеть чадо Божие, своего брата, должен пожалеть его, и эта жалость и любовь должна превозмогать всякую брезгливость и страх. Священник находится на службе Богу, он должен думать здесь не о себе, а об этой кающейся, подошедшей к последнему пределу душе. И здесь, конечно, священник, более чем кто-либо должен молиться, помочь человеку в его смертном подвиге не потерять мужество, не потерять веру. Очень часто священнику приходится сказать умирающему о том, что его болезнь смертельна, сказать тогда, когда родственники этого не говорят. Иногда приходится крестить таких умирающих, потому что они еще не крещенные.

    Бывают трудности иного порядка. Например, часто вызывают к человеку, который уже, по существу говоря, не контактен в полной мере, а иногда и вовсе не способен к контакту. Есть каноны, которые запрещают причащать, по-славянски говоря, "изумленных", то есть тех, кто уже находится в Полном беспамятстве, совершенно без сознания. Таких людей по канонам причащать запрещается потому что всякое таинство совершается по вере, а здесь человек уже не может осознать, почувствовать, что его причащают.

    Однако, могут быть разные подходы к этому вопросу. Предположим, умирает близкий вам человек, прихожанин или прихожанка, которые постоянно ходили, причащались, молились, вы знаете всю их жизнь. Он заболел очень тяжело, может у него случился инсульт или что-нибудь в этом роде, и вот он умирает. Как же его не причастить? Тут священник имеет дерзновение причастить такого человека или капелькой Святой Крови, если больной уже не глотает, или малой частицей Святых Даров, потому что он уверен, что этот человек не отпал от Церкви, он в Церкви жил все время, и нет препятствия его причастить в этот момент. Мне приходилось много раз в таких ситуациях находиться. Бывают удивительные чудеса, бывает, что причастишь человека, и он приходит в себя после этого, даже иногда поправляется и еще какое-то время живет, будучи смертельно больным.

    Но если зовут к человеку, который раньше никогда в церковь не ходил, даже заявлял себя неверующим, и вот он потерял сознание, уже умирает, так и не выявив своего отношения к Богу, то такого священник причащать не имеет права. Тут канон имеет полную силу, потому что нельзя причащать неверующего человека, человека, который не хочет причаститься. Мы не знаем, хотел он или не хотел, верил он или не верил, он не просил об этом, он не заявлял этого.

    В подобных случаях встречаются разные искушения. Приведу такой пример. Одна христианка, очень темпераментная дама, еврейка, обратившаяся к вере, много лет прожившая в церкви, в течение большей части своей жизни пыталась обратить к вере свою сестру. Но та ни в коем случае не хотела креститься. И сколько лет она ни пыталась ее убедить, уговорить, объяснить, книжки давала, та с гневом отрицала все эти ее предложения и креститься не хотела. Но вот она тяжело заболела, и сестра-христианка за ней ухаживала в больнице. И уговаривала ее: "Смотри, как тебе плохо, может скоро умрешь, ну крестись". Но сестра все равно не хотела креститься, отказывалась. Наконец она потеряла сознание. А сестра-христианка решила, что теперь-то ничто не мешает ее покрестить. Она начинает звонить, спрашивать у разных духовников и даже епископов, как поступить (а у нее были большие связи). Одни священники говорят, что нет, нельзя. Как же можно крестить, когда она не хотела. А другие говорят, ну что же, попробуй. И, не получив однозначного запрета, эта дерзновенная христианка все-таки окрестила свою умирающую сестру, которая в себя перед смертью так и не пришла. Значит, умерла теперь уже "крещенной", теперь можно ее отпевать, ведь самое главное у нас "отпеть" человека. При всем моем уважении к этой уже покойной христианке, я, конечно, сказал ей, что такой способ действий совершенно неправомочен. Такого насилия над совестью человека, над его волей мы совершать не можем. Все подобные случаи, конечно, недействительны. Признать такого человека крещенным я бы не решился. Если бы мы признали его крещенным, то это значит, что мы признаем какую-то православную магию. Это значит, что мы не понимаем, что такое православное таинство. Конечно, этот поступок продиктован был любовью, и она оправдывала себя тем, что неверующая сестра была крещена по вере и по любви верующей сестры. Но в этом случае такое "замещение" провести нельзя. Если бы она хоть как-то обнадежила, сказала хотя бы: "Да, верю, покрести меня", и потеряла сознание, тогда еще можно было бы сделать так. Но она ни разу не ответила согласием на многочисленные предложения.

    Точно так же и причастить человека, который свою веру не выразил, мы не можем. Со мной был такой случай. Дочь позвала причастить свою умирающую мать. Прихожу. Вижу, что эта пожилая женщина уже в полном беспамятстве. Я спрашиваю:

    – Она причащалась когда-нибудь?

    – Да нет.

    – Ну она просила, вы говорили с ней, просила ее причастить?

    – Да, нет, не говорила.

    – Ну она хотя бы верующая?

    – Ну вроде, да, но вообще-то я не знаю.

    Мне трудно было отказать ей, но я сказал, что я причащать ее не могу. Давайте с вами молиться Богу, о том, чтобы она пришла в себя. И когда она придет в себя, тогда позовите. И ушел. На другой день или через несколько дней прибегает эта дочь и говорит:

    – Батюшка, она очнулась.

    Я прихожу к ней, а она по-прежнему почти без сознания находится. Но эта дочь стала ее трясти, и она открыла глаза. Я спрашиваю:

    – Вы хотите причаститься, вы верите в Бога?

    Она говорит:

    – Да, верю, хочу.

    Я ее причастил, она сразу потеряла сознание и умерла.

    Конечно, в этом случае уже не приходится человека исповедовать подробно за всю его жизнь, как надо было бы сделать. Но тут мы на милость Божию должны полагаться. Отказать в последнем напутствии, в причастии человеку, который желает этого, мы не можем. Каноны, правда, иногда предусматривают запреты и отлучение от Церкви даже на смертном одре. Обычно запрещения бывают "кроме смертного одра". Когда человек умирает, то его можно причастить даже, если он находился под запрещением.

    В подобных случаях не может быть формализма. Здесь действует принцип милости и врачевания, безусловно. Но если знаешь, что человек как-то очень тяжко нагрешил в этой жизни, нужно побудить его к тому, чтобы он хоть как-нибудь покаялся.

    Есть еще одна большая категория инвалидов, людей несчастных, больных, детей неполноценных, которых иногда невозможно считать духовными чадами. Просто потому что они бывают тяжело психически больны, или совсем сумасшедшие или какие-то просто неполноценные люди. Таких довольно много в наше время. Здесь, конечно, деятельность священника с точки зрения земной, бесперспективна. В обычном общении можно воспитать людей и много можно сделать. С этими людьми ничего сделать нельзя, они только потребляют у священника его силы и ничего в ответ дать не могут. Тем не менее, именно эта деятельность является одной из самых плодотворных, как это ни удивительно. Здесь всегда действует чудо, благодать Божия. Священник, который устремляется на помощь, окормляет несчастных, больных, обездоленных, ненормальных, дефективных, сторицею получит от Бога. Мы часто думаем, что для Церкви эти люди балласт, бесполезные. На самом деле это совсем не так. Это, если хотите, люди драгоценные для Церкви. Это красота Церкви. Все эти немощные, больные – это люди, которые в Церкви занимают особенное прекрасное место. Забота о них и служение им – это как раз наиболее полное явление христианского духа. Это воплощение Христовой любви. И когда священник служит таким людям, то чувствует большую радость, удовлетворение, ибо здесь всегда ощущается благодатное присутствие Божие.

    Пастырская деятельность священника, как видите, многогранна. И очень часто бывает так, что священник должен, по слову Христову, оставлять своих 99 благополучных, здоровых овец, и устремляться за одной погибающей или пропадающей овцой. Приходится отдавать предпочтение несчастным, людям, попавшим в тяжелые обстоятельства. А община, которая уже живет при священнике, она иногда оказывается пренебрегаемой. Эта специфика священнического служения противоречит земному расчету, земным подходам.

    Есть такие слова Христа: "Пусть твоя левая рука не знает, что делает правая". В жизни священника это с особенной силой подтверждается. Если священник делает добрые дела, может быть, дает милостыню, деньги, или просто свои силы, свое время, не жалеет себя, то поступает как бы абсурдно. Бывает так, есть у него небольшая сумма денег, и у него семья, дети. И вдруг к нему приходит человек попавший в беду, голодный и просит денег. Практически всегда, если священник отдаст деньги с любовию, он тут же получит гораздо больше. Обязательно Господь пришлет к нему того, кто даст с лихвой и восполнит и в десять, и во сто раз. Конечно, нельзя тут действовать по такому расчету: дам, может, получу гораздо больше. Но священник должен всегда помнить, что он – служитель Христов, и если он будет жить праведно, чисто, то Христос будет с ним. И все Евангельские заповеди, все Евангельские обетования обязательно будут исполняться в его жизни, в его служении, если он будет искренне служить Богу, по совести, с любовью, с верой. И так действительно всегда и бывает. В своей деятельности священник должен быть и разумным, и рассудительным, и должен быть у него дар рассуждения, но он должен жить по вере. Не по расчету земному, а по вере.

    Прежде всего, самое главное – исполнить волю Божию, исполнить заповедь Божию, вот первый долг, вот способ жизни.

    Можно уже закончить этот раздел о пастырской деятельности, о пастырской духовной работе, но имеет смысл вернуться еще раз к проблеме чрезвычайно острой и трудной, которая стоит в жизни каждого пастыря. По-разному у разных священников, но одна и та же проблема обязательно встает. Что же получается из его усилий? Вот священник трудится, может быть, много лет. Что же получается в результате этих трудов?

    Можно смело сказать, что все добрые труды принесут добрые плоды, а все плевелы, которые священник сам сеет, подчиняясь своим страстям, конечно, принесут плоды злые. И все эти злые плоды придется ему потом расхлебывать. Хотя нельзя, может быть, подсчитать все это формально, но все-таки священник должен оглянуться и увидеть, что происходит с ним, что происходите его паствой. Дело в том, что очень часто наши усилия в достижении какой-то цели приводят к цели противоположной. Это закон, который мы называем гетерогенностью цели, всегда нужно помнить. Бывает, что в деятельности священника заложена какая-то очень серьезная ошибка, которую он не понял вовремя. Поэтому нужно все время оборачиваться, смотреть на плоды своих трудов, вот ты сеял пшеницу, а что вырастает? Может, вырастает только крапива, тогда нужно подумать, стоит ли дальше таким земледелием заниматься?

    Оборачиваясь на свои труды, в наше время священник видит, по большей части, грустную картину... Но бывает, конечно, и радость. Я знаю много ревностных священников, у которых очевидны большие плоды. Они много успели собрать людей, собрали сильные большие общины, в этих общинах многие люди пришли или приходят к вере. Воспитываются дети в церкви, устраиваются новые храмы, приходы, открываются школы. Такие общины существенно влияют на жизнь общества и на жизнь Церкви.

    Но, кроме социального, видимого земного результата, устроительного, материального, душевного, есть еще результат духовный. Что происходит сегодня в Церкви? Мы видим, что храмы, по большей части, наполняются, такие общины их наполняют, даже открывают новые храмы, восстанавливают их. Но кем они наполняются? Людьми верующими, православными, которые часто причащаются, хотят часто исповедоваться... И все же есть в этом что-то очень грустное. Можно довести людей до какого-то уровня, и дальше они останавливаются, и идти больше не могут. И уровень этот не такой уж высокий. Обычно это уровень людей, которые не совершают смертных грехов, не блудят, не пьют, не воруют, не колдуют, не бьют своих родителей, не ругаются, может быть, не курят даже. Они причащаются часто, но когда смотришь на этих людей, не видишь, что человек растет дальше и восходит от силы в силу, приближается ко Христу. Сделана лишь начальная работа, что-то предварительное...

    Грустно, что настоящих плодов не видно. Ведь по-настоящему каждый христианин, каждый человек призван к святости. Иначе говоря, все те, кто приходит в Церковь, кто начинает жить церковной жизнью, должны постепенно делаться духовными людьми, праведными, святыми. А этого нет. Видно, что наша церковная жизнь и пастырская работа ограничиваются каким-то весьма невысоким пределом, который оказывается для многих из нас непреодолимым.

    Можно провести такую параллель. Вот какая-то туристская группа подымается все выше и выше в горы. Сначала это лесистые тропки, ущелья очень красивые, дорога, а там, глядишь, альпийские луга, леса уже нет. Еще выше подымаешься и попадаешь в ущелье, где нет никакой растительности, только низкорослые кустарники, травка небольшая и высокие снежные горы, с которых сползают ледники. Из этих ледников берут начала реки. Доходишь до места, где обычно бывает приют, и дальше на перевал нужно идти уже по снегу, лезть на ледник. А для этого необходимо иметь специальное снаряжение, ботинки, ледорубы, связки, инструктора совсем другого, уже не туриста, а альпиниста. И поэтому на таком рубиконе туристы останавливаются и уже дальше не идут. Дальше смертельно опасно, дальше другая категория трудности. Туристские прогулки на этом уровне заканчиваются. Скажем, до высоты две с половиной, три тысячи метров можно дойти такому туристу. А на четырехтысячную высоту никак не залезешь, если ты не альпинист. Туда не пускают, нельзя, а полезешь – убьешься.

    Нечто подобное видно и в нашей церковной жизни. Наша церковная жизнь до определенной высоты доводит нас. Здесь мы с уверенностью бегаем, прыгаем, трудимся, что-то строим, устраиваем. Но все это до какой-то отметки. А дальше? Мы не знаем, как дальше надо жить. И, оказывается, что инструкторов или проводников, которые знают, как дальше жить, уже практически нет, они недосягаемы. А если они есть, то их раз-два и обчелся, и к ним уже попасть нельзя, это такие святые старцы, которых, может быть, человека три на всю Россию осталось. Обычные хорошие батюшки, духовники, вот тут еще умеют, а дальше – уже не умеют. Научить молитве умной они не умеют, потому что сами не молятся, им некогда, они работают прорабами, и учителями и еще неизвестно кем, но только не молятся, им некогда. Они не умеют научить побеждать страсти свои по-настоящему, до конца, не умеют научить жить присутствием Божиим, научить жить по воле Божией, не умеют слышать волю Божию.

    И возникает грустное, тяжелое чувство ограниченности. Человек, который пытался, пытается жить духовной жизнью, наверное, знает это чувство, ощущение своего банкротства. На поверку оказалось, что ничего ты не умеешь, не знаешь, что вот так ты хорохорился, хорохорился... В общем, по-настоящему ничего не сумел.

    Есть ли какой-то выход? Можно ли на что-то надеяться? Ответ должен быть дан объективный и честный – надежды у нас немного здесь. Следует признать, что мы дожили до такого периода церковной истории, когда многое для нас стало невозможным, запредельным, многие подвиги от нас удалились, стали для нас немыслимыми, невозможными. Вы помните, наверное, что говорится о последних временах, что эти времена будут столь трудны, что если кто только призовет Имя Господне в это время, тот и спасен будет. Не понадобится вообще ничего, а только в этот страшный момент Имя Божие призвать, и то уже спасешься ввиду страшных трудных обстоятельств времени.

    Каждому времени соответствует свой уровень трудности и свои достижения духовные. Господь не вменит нам то, что мы не достигаем таких вот уровней, такой праведности, святости, как древние святые.

    Но от нас требуется то же самое, что и от них – требуется подвиг. Подвиг наш не будет столь плодотворным, как их подвиг. Когда преподобный Серафим подвизался в Саровских лесах, он достиг совершенства, высокой святости. А когда в этих же лесах сидели в лагерях священники и епископы, они не достигали там такого совершенства, такой прозорливости, чудотворений. Но подвиг их был, может быть, не меньшим. Это другой подвиг и другие плоды этого подвига. И Господь вменит им их подвиг в святость.

    Вы знаете, в народе говорят: "Ты делай свое дело, а если чего-то ты не умеешь, то Ангел за тебя сделает, если ты действительно полагаешь все свои силы". Когда человек трудится, живет подвигом, тогда ограниченность снимается, уходит. Господь Своей благодатью восполняет помимо человека и помимо священника все необходимое. Все то, чего не может дать священник, будет дано Богом, если этот священник по-настоящему трудится, т.е. живет подвигом.

    Очень часто случается, что духовные чада начинают разочаровываться в чем-то, они тоже жить подвигом не умеют, не хотят. Они не ищут духовной жизни, духовного подвига, они ищут какого-то комфорта, каких-то особых отношений. Они перестают искать смирения, послушания, а начинают требовать от своего духовника, чтоб он их понимал, чтоб он уделял им время, чтоб он их слушал, чтобы он с ними беседовал без конца, чтобы он к ним как-то относился, начинают хамить, дерзить своим духовникам. В наше время это очень-очень часто бывает.

    По существу нужно признать, что духовных детей очень мало. Их почти что нет. Возможно есть огромная толпа народу, но это все не духовные дети. Душевные дети, которые духовною жизнью жить даже не собираются. Если, так называемое, духовное чадо хамит своему духовнику, то это не духовное чадо, уверяю вас. Точно так же, если духовное чадо не желает слушаться, ему говоришь раз, два, три, а оно не слушается, то это, конечно, не духовное чадо, только название одно осталось.

    И вот здесь священнику нужно прозреть, и со всей очевидностью признать, что чего-то высокого не вышло, не выходит у него, и смело сказать этим своим так называемым духовным детям:

    – Не надо обманывать друг друга. Не хочешь так, иди куда-нибудь в другое место и все. Зачем играть в послушание, в какие-то отношения. Зачем это делать?

    Это будет гораздо лучше, гораздо честнее. Обычно священник к этому приходит, в конце концов. Он начинает избегать этих бесплодных отношений, отношений, которые оставляют только одну тяжесть на душе. И поэтому мы очень часто видим пожилых священников, очень хороших, у которых духовных чад почти что нет. Когда-то были приходы, а на старости лет никого не осталось. Может, есть два-три человека, а может, пять. Почему? Потому что не стало сил у этого батюшки исповедовать без конца, и беседовать он не может уже, душевного интереса он не представляет больше для этих душевных чад. А людей, которые действительно хотят его слушаться, которые верят ему, оказывается очень-очень мало. Может была община человек 500, а осталось, может быть, пять. Остальные все куда-то разбрелись.

    Людей, по-настоящему желающих искать подвига духовной жизни, очень мало. Подавляющее большинство ищет жизни душевной, душевного комфорта, душевных отношений, жизни земной, а не небесной, не хочет освобождаться от своих страстей, не хочет отказываться от своей воли, не хочет ничем существенным жертвовать.

    Людей, желающих отказаться от своей воли, стать послушными, искать волю Божию, очень мало. И поэтому священнику нужно не давать ввести себя в заблуждение. Кипит деятельность, все оживает, все растет, строятся храмы, вроде все плодоносит, священнику дают награды, повышают его в чинах, все образцово, все прекрасно. Он может поверить в то, что все действительно прекрасно... Нужно помнить обязательно всякому пастырю, что прекрасно будет только тогда, когда он будет приближаться к Богу, и когда его паства тоже будет идти к Богу, к духовной жизни, к жизни благодатной. Тогда только будет прекрасно, когда все лучше и лучше будет совершаться Божественная литургия, когда на совести, на душе появится благодатный свет, когда все меньше будет иметь значение всякое земное благополучие, земные достижения, награды. Все это будет он ни во что вменять, если прикоснется к жизни благодатной, к жизни с Богом. Вот если так он будет жить, то к нему постепенно будут собираться духовные чада, которые будут иметь такое же устроение. Если же он в основном погружен в земную деятельность, то и чада его будут такими же, земными, а не духовными.

    Более всего священнику должно бояться подмены, потому что подмена несет в себе дух антихриста, вместо Духа Христа.

    Он должен смотреть – а он не заблудился, сам-то он не забыл единственно правильную цель? Ко Христу ли он идет, и готов ли он пожертвовать всем ради того, чтобы остаться со Христом? И должен смело признавать, что мало он умеет, мало получается, и среди тех, кто идет за ним, очень мало настоящих духовных чад. И, занимаясь всевозможной деятельностью, и благотворительной, и преподавательской, и организаторской, и строительной, и просто отправлением служб и треб, священник должен помнить о едином на потребу – о том, что самое главное, чем никогда нельзя пожертвовать, нельзя поступиться – реальная жизнь с Богом, жизнь благодатная. Все остальное без благодатной жизни не имеет никакой цены, никакого смысла и будет давать только обратный результат.